Хазанов - Коза Серафима

Это было много-много лет назад. Я тогда был студентом второго курса, а точнее, окончив первый я перешел на второй. Ну, я думаю вряд ли нужно говорить и объяснять, что студент – это самый богатый человек, у которого все есть. Кроме имущества, жилплощади, одежды или денег. И никаких тогда трудовых семестров не существовало, сами на лето устраивались подрабатывать кто как мог. Я не помню кто, в общем, это неважно. Кто-то мне посоветовал устроиться проводником на железную дорогу. Так и сказали: «Там оклада не ахти, но, мол, если ты не дурак». Я тогда был убежден, что я очень умный. Я устраиваюсь проводником на один месяц на скорый поезд Москва-Свердловск. Ну, понимаете, работа какая? Я – носовой платок, разношу постельное белье, раздаю чай и жду. Чего жду, понятно всем. Кто-то сказал: «Чаевые». Но немножко это устаревшие формулировки. Я бы предложил называть эти вещи сегодняшними именами, жду не трудовых доходов. То есть я жду кого бы мне, кого бы мне подсадить. Я жду день, я жду второй, я жду третий – ни одной живой души. То ли вагон такой неудачный достался в самом конце поезда, то ли у меня вообще от рождения вид такой мало рекламный. Если бы вы меня тогда увидали в фуражке с флажком в руке вы бы до Свердловска пешком пошли.
Вот, в общем, однажды на малюсенькой станции. Там стоянка была 2 минуты, может три. Подходит сухонькая старушка и говорит,
- Здравствуй, доченька.
Я говорю,
- Здрасьте бабуля. Я не доченька, я – сынуля.
Она говорит,
- Сынуля, подсади. Я буду тебе век благодарна.
Я говорю,
- Ты что, бабушка! Нельзя категорически без билета.
У самого уж сердце тук-тук-тук. В ладони уже чешется и я говорю,
- Категорически нельзя без билета, поэтому быстрее забирайся. Забирайся, спрячься. Мы по ходу дела разберемся.
Она говорит,
- Ангел мой, ты подсади не меня. Подсади Серафиму.
Я говорю,
- Поскольку никому нельзя пусть Серафима садится. Где она?
Она говорит: «Здесь» и кричит: «Сима, Симочка, иди, иди садись».
И тут из-за кустов выходит коза. Коза, самая обыкновенная коза с рогами. Я просто остолбенел. Я говорю,
- Бабуля, ты что ж. Ты ж еще жирафа привела сюда. Ты что не понимаешь, что и так уголовное дело? Быстро забирай животное.
Она как кинется в слезы,
- Сыночек, родненький, пожалуйста. У меня в 150 километрах под Свердловском внук родился. Я сама старая. Я не сегодня, завтра, послезавтра помру. И я уже до них не доеду. И денег у меня нет. Дарить мне особенно нечего. Ну, пожалуйста, возьми Серафиму, чтобы хоть молоко было у ребенка свежее.
И она ни слова ничего больше не говорит и только по этому лицу, который мне теперь кажется было сделано из одних морщин тихо текут слезы. И ни слова эта женщина не произносит и она только так… Как бы это сказать? С покорностью с вековой налезет в чулок за деньгами. Я говорю,
- Я тебя очень прошу, забирай, пожалуйста, свою козу. Чулок назад откатывай.
И тут я вижу эта Серафима, она на меня глядит так как ни одна женщина с тех пор на меня не глядела.
Да, поезд трогается, я забираюсь наверх, я хочу закрыть дверь и вдруг я вижу, что на нижней ступеньке стоит Серафима. Старуха куда-то исчезла. Взгляд у Серафимы уже такой будто семеро козлят от меня. Да, скорость уже приличная. Ну, что вы на моем месте стали делать? Ну, короче говоря, сейчас можно любые варианты просчитывать. У меня было абсолютно цветное. Не успел я закрыться у себя в купе с этой Серафимой, я слышу, бежит проводница по коридору с соседнего вагона и благим матом шепчет: «Атас, ревизоры!». Ну, думаю, удачно пошабашил. И тут еще Серафима как назло «бэээ». Проводница затихла, а потом спрашивает: «Вы там что не один?». Я говорю: «Да зашла тут одна гражданка». Гражданка опять «бэээ». Я говорю: «Слышите, белье просит». Проводница говорит: «То-то я вижу чей-то поводок из-под двери торчит».
Она ушла. Ровно через 20 минут нагрянули ревизоры. И поскольку в нашем поезде коллектив подобрался дружный и все друг друга выручали ревизоры сразу спросили: «Где коза?». Я сказал: «Козы нет». Ревизоры были не молодые, опытные. И мне устроили такой допрос, который не забуду до последних секунд своей сознательной жизни.
- Студент?
- Студент.
- Где коза?
- Нет козы.
- Где коза?
- Нет козы.
- В последний раз спрашиваю, где коза?
- Нет козы.
- А время свободное 2-3 года у тебя есть?
- Есть.
- А коза?
- А козы нет.
- Неужели не боишься?
- Боюсь.
- Тогда где коза?
- Нет козы.
Они на ближайшей остановке вышли осмотрели весь состав. Тот, что по моложе залезал наверх. Они вернулись усталые, грязные и у же все злые. Когда состав тронулся, я заискивающе предложил: «Может быть чайку?». Они хором сказали: «Козу». Я говорю: «Нет козы. Пожалуйста, есть чай. Пожалуйста, есть печенье. Ну, нет козы». До следующей остановки было далеко. Они ушли, их не было больше трех часов. И я думаю, что они за это время обыскали все вагоны. Но лучше всего они искали в вагоне-ресторане. Я это понял по тому, как они возвращались. Представляете, если один шел, то шла коза по берегу. А второй был, у меня была коза и она мне изменила. И они ввалились ко мне в купе, поставили на стол бутылку коньяка. Потом вторую бутылку коньяка, потом третью. Ну, это много лет назад было. Вот. Они пили за меня, за мое здоровье, за здоровье моих дальних родственников, близких родственников. Потом за здоровье всех диких животных. Потом за здоровье всех домашних животных. И, наконец, они взмолились. Слушай, говорят, студент. Да мы тебя ни в чем не подозреваем. Мы тебе верим и никакой козы у тебя нет, не было и не будет. Поэтому ради Христа скажи, где коза. Вот, честное ревизорское. Вот, мы ничего тебе не сделаем. Мы тебе благодарность в институт напишем. Только не мытарь. Ты скажи. И я вижу, у одного из них слезы выступили на глазах. Что-то мне их стало жалко. Я подумал, ну, что ж, в конце концов ревизоры. Они тоже ведь люди. И я сказал, «Зачем вы так мучаетесь? Вы в соседнем купе были?». Они говорят: «Как? Мы 7 раз там были». Я говорю: «7 раз? Значит вы солдата на верхней полке в лицо видели?». Они вскочили и бросились в соседнее купе.
Я вам объясню, что произошло в те 20 минут. Я как только услышал, что идут ревизоры, я сразу сказал, «Сима нам с тобой пришел полный конец. Пошли отсюда быстро». Я выскакиваю с ней в коридор. А дальше с ней куда деваться? Поезд на ходу. Я вижу в коридоре курят стоят два человека. Один в штатском, другой солдат. Они нас увидели. Стали спрашивать, что, как. Всю ситуацию я быстро выложил и вдруг штатский стукнул себя в лоб и говорит, «Я знаю. Есть одно народное средство. Надо как можно больше пивка Жигулевского». Я спрашиваю: «Мне пивка?». Он говорит: «Причем здесь ты-то? Вот твоей». Я говорю: «Что? Серафиме пива?». Он говорит: «Что ты меня смотришь? Я своими глазами читал в журнале «Зоология и жизнь», что если медведь 100 граммов водки. Только без закуся, если он заглотит мишаня спит как убитый. Лось только портвейн. 2 стакана сохатый готов. Сперва паразит рвет на себе рога. Потом лезет к лосихе выяснять отношения, а потом раз и с копыт. А твоей красавице и пивка хватит. Она, если 2 бутылки примет вообще ку-ку начнется». Я даже сообразить ничего не успел. Штатский схватил Серафиму за рога, затащил ее в купе, поцеловал ее в лоб и сказал: «Нынче все пьют. Все равно когда-то начинать надо». Вскрывает ей пасть, второй уже сует ей в рот жигулевское. Картина ужасная. Коза с открытой пастью. Она трясется. Она что-то чувствует. Я стою с этой бутылкой пива. Ахинею какую-то начинаю нести. Говорю: «Сима, не бойся. Пиво свежее. Это не больно». Я вливаю бутылку, тот сует второе. Я вливаю вторую. Вижу после второй бутылки глаза у Серафимы помутнели, сошлись к переносице, а рта не закрывает. Понравилось. Мужики хохочут: «Понравилось. Третью бутылку, а четвертую на похмелку оставишь». После третьей бутылки Серафима зевнула. Мне показалось что-то произнесла: не то скупердяи, не то спокойной ночи и рухнула. И тут мы быстренько в солдатские сапоги, на голову пилотку. На верхнюю полку затащили, шинелькой прикрыли и мордой к стенке.
И вот ревизоры постояли, посмотрели. Потом они как-то обмякли и ни слова не сказав, очень спокойно они пошли спать. Они легли в моем купе, на моем месте. Они храпели валетом. Они проснулось за 10 минут до прихода поезда в Свердловск. И как только они продрали свои глаза, они в друг с такой злостью. Я бы даже сказал с торжествующей жестокостью спросили: «Ну, где коза? Там?». Ну, я стал что-то говорить, что вам послышалось, никакой козы не было. Вам привиделось. В общем, я что-то говорил. Но самое главное, что я в этот момент понял. Вот что бы они тебе накануне вечером ни говорили, сколько бы они ни выпили за твое здоровье и как бы они ни клялись в своей вечной дружбе – все равно наступит утро и ревизоры снова будут ревизорами. И я слышал, как они ворвались в соседнее купе, как они бросились к шинели, как они стали тормошить того, кто под ней и спал. И как им из-под шинели солдат бодро сказал: «Спасибо братцы, что разбудили». И они с перекошенными от злости лицами влетели ко мне в купе: «Где коза?». И я с такой радостью и с такой легкостью им в лицо сказал: «Нет козы». Но слава Богу, что поезд в этот момент подошел уже к перрону Свердловска.