Хазанов - Гоголь

Господа, я прибыл к вам, чтобы сообщить пренеприятнейшие известия. В России появился еще один писатель. Право не знаю, у меня это вызывает слезы умиления. Ибо сочинительство в России после сибирской язвы, холеры, чумы и Чумака – самое страшное заболевание. Уж, казалось бы, какие были солидные столпы Отечества: и Цезарь, и Гончаров, и вице-губернатор Салтыков-Щедрин, и тайный советник Тютчев, и даже председатель Верховного совета Лукьянов. А вот поди ж ты, подхватили эту литературную заразу и на тебе! Пошла плясать губерния. И уже умом Россию не понять, аршином общего рынка не измерить.
Странно господа, отчего у нас каждый непременно хочет заняться каким-то посторонним делом, не приносящим пользу Отечеству? Взять хотя бы господина Жириновского. Никак не возьму в толк, для чего сей государственный муж своих буйных литературных опусов, призывает россиян идти аж к Индийскому океану и в нем омывать свои сапоги. Что за польза? Ведь они пока в свою глубинку вернутся эти сапоги снова грязью покроются. Или господин Костиков, последовал моему примеру. Решил, что писать о России лучше всего в Италии. Эк, вот, право чудак! Я-то жил в Италии, не находясь в государевой службе. Это во-первых. А во-вторых, я то в Италии писал только о мертвых душах. И вот вам развязка. Сегодня ты посол в Ватикане, а завтра, уж извини, посол на хуторе близ Диканьки.
Вот ведь любезного Юрия Михайловича бес попутал. Господи, ну зачем ему в литераторы? Уж итак он тут всему городская голова: и с купцами дружи, и «держи мордам» хозяин, и ревизоров сам на кого хочешь насылает, и русское бистро открывает – и то верно, какой же русский не любит быстрой еды. Так нет! И он подался в инженеры душ. Зачем? Чтоб какой-нибудь завистник прошипел: «Барзописец! Писака!». Прошу покорнейше простить, но должен заметить, что разница между «писателем» и «писакой» такая же, как между «мэром» и «мерином». Только ради Бога господа, не подумайте, что я хочу выставить себя литературным критиком, этаким Белинским. Ни в коем разе. Гоголь вообще не такой человек, который ради красного словца не пожалеет Сосковца. Я вовсе не хочу сказать, что господин Лужков написал свою книгу дурно. Более того я вообще не читал. Как и большинство здесь присутствующих. Я только хочу сказать, в кои веки у нас появился хороший городничий. Я вот, сидя в своем Арбатском дворике частенько задаю себе вопрос. Откуда у этого невзрачного господина столько энергии? Ведь до всего ему есть дело. Даже до этих богом проклятых голубей. Ведь господа, это для памятников сущее наказание. А Юрий Михайлович как истинный демократ распорядился всех этих тварей перенести на театральную площадь, где теперь сообразно духу времени они дружно гадят на голову Карлу Марксу. Так что и от памятников вам, господин Лужков, низкий поклон. Многие хотели прийти сюда засвидетельствовать свое почтение лично. Очень рвался книгоиздатель, наш первопечатник Федоров. Но ваш попечитель богоугодных заведений по выборам господин Рябов запротестовал. Сказал: «Не позволю офтальмологу на чужом празднике проводить предвыборную компанию». Ему говорят: «Любезный Николай Тимофеевич, окститесь. Это совсем другой Федоров». Он говорит: «Тогда пусть принесет миллион подписей, что он другой или миллион долларов, что не другой».
Хотел прийти сюда сам Александр Сергеевич с площади Макдональдса. Ему помешали господа Анфимов и Якунин. Им мэрия разрешила провести митинги около Пушкина в одно и то же время. Александр Сергеевич сказал: «Что же я пойду-то? Они же за мной попрутся».
А зачем же на презентации книги Лужкова презентация сказки о попе и его противнике Балде? Да уж, хотели многие, но послали меня. Перекрестили и молвили: «Ступай, ему приятнее будет видеть малоросса, чем трудоросса. А во-вторых, ты же тоже писатель, как Лужков».
Ой, господа, господа, сочинителей в России много. Вот хорошего чиновника днем с огнем не сыщешь. Ведь копни из них любого, душонка-то подленькая: с головы до пят объят страхом перед начальством. А наш не боится ни черта, ни дьявола. Ведь сила духа разительная. Это какая же нужна, господа, смелость, чтобы в нынешние времена играть в футбол, когда все вокруг так и норовят играть в теннис. Не хочется им быть похожим ни на попчинского, ни на допчинского, ни на Поприщина, ни на Торпищева. Да господа, никогда не думал, что мы совершенные литературные герои доживут до конца 20 века. И что по телевизору на передаче «Один в один» будет блистать моя дама просто приятная и дама, приятная во всех отношениях: госпожа Умолотова, госпожа Новодворская. Что на плодородной моей Украине наступят такие голодные времена, что редкая птица долетит до середин Днепра. Конечно, если бы я был сегодня жив, я бы многие свои произведения подкорректировал. С волнением и восторгом, глядя на возрождение храма я бы со слезами на очах воскликнул: «Эх, стройка! Птица-стройка. Кто ж тебя выдумал? Знай у бойкого народа родилась ты, который шутить не любит, а сначала взорвет что-нибудь. Потом на этом же месте бассейн построит, потом засыплет его вместе с водоплавающими, а потом это же самое, что взорвал на последние деньги возводить будет».
Несколько слов о литературном будущем господина Лужкова. Я уверен, оно прекрасно. Он же неугомонный. Он на одной книге не остановится. И бог весь, может быть, когда-нибудь в школах будут вместо «Шинели» проходить «Кепку», вместо «Миргорода» «Мэргород», вместо «Старосветских помещиков» повесть о том, как поссорился Юрий Михайлович с Анатолием Борисовичем. Я желаю господину Лужкову и впредь действовать в традициях нашей великой русской литературы. Если когда-нибудь о надумает написать вторую часть книги сегодняшней, у него всегда есть возможность поступить с ней так как я в свое время поступил со вторым томом моего бессмертного произведения. Не знаю, кем окажется для потомков господин Лужков: то ли городским головой, то ли писателем – наверняка ему будет стоять в Москве его памятник, на котором будут высечены слова, как бы написанные его рукой: «Ну, что, господа, теперь верите, что я не хотел быть Президентом Российской Федерации?».
Ну, что ж, на этом, господа, позвольте откланяться. Памятнику нельзя надолго оставлять свой пьедестал. У нас вообще нельзя надолго покидать свое место. Не потому что вы думаете, нет. Потому что на этом месте тут же дражайшие Церетели что-нибудь на ваяют. Рад был вас всех видеть в добром здравии. С глубочайшим почтением к вам ваш Николай Васильевич Гоголь. Работа скульптора Андреева.