Михаил Евдокимов «Два заветных слова…»
- Увидели, как его обожают земляки не только в родной деревне, везде. Везде на Алтае.
- Убежден, что о нем будут написаны книги. Он – герой.
- Такие люди как он, с его талантом, с его неуемностью, наверное, редко кто умирает так тихо в постели.
- Миша в этой жизни делал очень много именно потому, что нужно было сделать. И не потому что это ему было легко. Надо, и он делал.
- Одним словом, потрясающий мужик. Потрясающий русский мужик.
- Он один из немногих артистов, который соответствовал тому званию. Высокому народный артист. Потому что это Миша, действительно, был из народа.
- Первую встречу с ним помню прекрасно. Прихожу, говорю ему, покажите мне пародию, которую вы исполняете. Молчит. Я думаю. Я знаю, что он из деревни. Думаю, стесняется человек. Ну, в редакции много народу. Я говорю, вы знаете, вы представьте, что вы сейчас не в редакции, а что вы на сцене театра и эстрады. Вот здесь зрители. Вот, что вы будете им показывать? Евдокимов, а что представлять. Я никогда в театре эстрады не работал. Хорошо, говорю. Представьте, что это не театр эстрады. Представьте, что это ваша деревня, дом культуры. Вот что вы показываете своим землякам? Евдокимов, а что им показывать, они и так все знают. Ну, вот знаете, когда он мне это сказал, я решила, что он просто издевается. Я говорю, а зачем вы тогда собственно ко мне пришли, если вы не хотите показывать то, что вы умеете делать. Пауза. Он вообще всегда медленно говорил. Пауза. И Евдокимов произносит фразу, пришел, чтобы познакомиться. Ну, естественно, этой фразой он меня разозлил еще больше. Потому что я точно решила, что он издевается. Еще непонятно какой. Приехал неизвестно откуда и так себя ведет. И я его спрашиваю, ну и как. Как я вам? Евдокимов уже как бы, выходя из комнаты. Вот так прошел несколько шагов, услышал эту мою фразу «И как я вам?». Поворачивается и говорит, еще увидимся. И вышел. Вот я эту первую встречу очень хорошо помню.
АНЕКДОТ ПРО ЗАИКУ
Подходит к пивному ларьку. Там крановщик, все по делу стоит. А человек заикается. Подходит, говорит, ну, пи-пиво есть? Крановщик ему говорит, ко-конечно, есть. Ну, ему на душе сразу тепло стало. Он говорит, как, а ну, что это такое. Тот говорит, ну, жи, ну это, жигулевское. Тому еще теплее. Ну, вы это, ну, плесни. А кружечку? Тот говорит, а у тебя нет. Тот поливает ему в кружечку. Тот стоит, отходить не хочет свои же. Подходит рядом другой, говорит, пиво есть? Он говорит, есть. Он говорит, какое? Он говорит, да, жигулевское. Ну, плесни кружечку. Да ради бога, сколько хочешь? Раз плеснул, он отходит. А этот стоит наш-то. У него глаза опунцовые. Он говорит, ты чего, ну, не кобель. Я, значит, подковырнул? Тот говорит, дурак же ты. Я его подковырнул.
- Человека характеризуют часто мелочи. Вот Миша как он рассказывал про своего отца. И вот достаточно было его маленького рассказа, чтобы я увидел его совершенно буквально этого отца. И я понял, что это за характер. Миша рассказывал, как отец у него был кузнец. И как он вот в кузне стоит, кует. Я думаю, как раз то самое время. Подхожу и говорю, отец, у тебя 3 рублей нет. Отец без паузы говорит, отгадал.
- Миша был редкого дарования человек. Он был рассказчиком. Он писал и исполнял рассказы. И вот тот образ алтайского мужика, который он принес на эстраду и знаменитая фраза «Морда красная». Вот как раз у меня не красная.
ПОСЛЕ БАНИ
Вы не знаете, рассказывать или не рассказывать. Не знаю тоже, что рассказать. Что рассказывать. Все ясно, что рассказывать. Не знаю, что сейчас рассказывать. Шел из бани. Что там рассказывать-то? Никого не трогал. И я вообще после бани никого не трогаю. У меня не знаю привычка что ли дурацкая. Всегда, и главное отец у меня никогда никого не трогает после бани. Мы на разных концах деревни живем. Он на том конце никого не трогает, а я на этом. Мы всегда в субботу на баню. Раз и все. Не знаю даже, что рассказывать. Я полотенце повесил себе на шею, иду себе спокойно. Отдыхаю это самое. Сохну постепенно. Морда красная такая. Морда у меня после бани красная. И я не знаю, у отца не красная. На себя посмотрю, весь не красный, а морда красная. Я не знаю даже, что рассказывать. Я всегда как суббота в баню и раз. Главное, бабы в другой раз видят я в баню пошел, значит, суббота. Ну, я иду спокойно. Главное, я ничего не подозреваю. Настроение нормальное, башка сохнет. Морда красная. Издалека видать, как я из бани иду. Издалека. Самый чистый весь абсолютно. Я всегда после бани чистый. И вот смотрю березник на берегу, березник такой. Ну, роща березовая такая, березовая рощица. Там деревья всякие березовые растут. И я смотрю наши пацаны там между деревьями бегают, суетятся, что-то с городскими на лодках из реки приплывают. У них мероприятие такое там в березнике. Я не знаю. Я не постоянно там. После указа этого. У них с 2 часов продавать, а у нас забыли с 11 оставили. И началось это. Наши пока с утра косят, гости приходят в деревню. А тут нет ничего. Все городские выпили. Козлы. Вот они там мероприятия. Там нет ничего. Я в рабкопе работаю. У меня дома всегда есть, с кем я буду драться-то. Я прошел спокойно мимо. Посмотрел, все нормально, хорошо дерутся думаю. Что я буду связываться? Чистый весь. Они там пыли подняли. И прошел мимо, буквально. И слышу сзади шаги какие-то, поворачиваюсь, ко мне какой-то парень бежит. С деревянным веслом в руках. Ну, радостный такой. Я смотрю, это не нашенский парень. Думаю, может спросить. Мало ли что. Нет, он ничего не спрашивал. Не спрося, как даст по плечу. У меня прыг рука отсохла. Я стою, я говорю, это как здесь как хрустнуло. Поломалось тут пополам весло. Ну, он стоит, смотрит. Я говорю, ты чего делаешь-то? Больно же. Иди, говорю, отсюда. Он ушел быстро, бегом. А я стою. У меня настроение-то вся понизилась. Думаю, ни черта я после бани. Мне завтра на работу, а он мне еще руку отшарашил. Ну, ладно, все равно завтра на работу. Пойду я, хоть отдохну. У меня же дома есть. И буквально прошел и слышу. Опять сзади дын-дын. Поворачиваюсь, опять этот ненормальный со вторым, главное, веслом. Радостный такой. Я еще эту сторону убрал, чтобы во второй раз-то. Он меня сюда как дал. Он у меня опять раз рука. Я ее поднять не могу показать, что он ненормальный. Я говорю, ты что делаешь-то. Второе весло уже сломал. Сам-то чем теперь грести-то будешь отсюдова? Ладно, иди давай. Он ушел. Я стою. Вообще, все настроение упало. Завтра ведь на работу. И пошел спокойно и слышу вдруг опять сзади дын-дын-дын. Я поворачиваюсь та же самая картина. Только весло дюралевое. Я говорю, ты что в натуре совсем наглость потерял? Она же не ломается, только гнется. А мне завтра на работу. Пацан стоит. Хорошо, что я попал. Другой бы убил давно. Еще это думаю, вдруг по голове. Взял и убрал в сторону так. А он рядышком с головой как дал. У меня самое это погнулось весло в одну сторону, а шея в другую. А завтра же на работу. Ну, потом у меня с непривычки темно стало на глазах. Ни черта не вижу, в потемках пошарил, пошарил. Его нету. Я не знаю, ушел, наверное. Потом прояснение началось. Вижу, буквально возле тропинки береза и растет. В смысле, росла. Я ее что-то отломил возле корня. Взялся за этот, за тонкий конец и, короче, не знаю, что рассказывать. Что рассказывать, загнал всех за реку. Там это наших пацанов штук 6 попало. Все потом интересовались, что ты своих в реку загнал. Такие странные. Когда бы я их там сортировал-то? Мне завтра на работу. Потом эти прибежали, стоят. Когда не надо много налетело. В милицию пойдем. Я говорю, пойдем, мне в ту сторону. Я живу рядом. Ладно, я пойду. Мне завтра с утра еще сено покосить. Вы приезжайте лучше к нам отдыхать. Природа классная, вообще, мужики. Спокойная. Приезжайте, пока я в рабкоопе работаю.
- Все его рассказы очень грустные. Ведь и морда красная – это очень грустный рассказ. Он ведь не веселый. Это о том, как человек живет жизнью в своей деревне, а энергию ему девать-то практически некуда. Только иногда квитаться с обидчиками. И все его вот эти новеллы и про эту самую детскую коляску, когда он там свою бабку повез в больницу. Это же до слез. Это все так уже привыкли, что это смешно будто бы. А на самом деле, не смешно. Это комплекс Чаплина. С одной стороны смешно. А когда думаешь ой-ой-ой, а что за слезы-то. Потому что человек, какой бы он ни был, все равно он не защищен. Он все равно масенький вот с этой как чаплинский со своей балетной походкой, со своей этой тросточкой. Так и Миша со своими рассказами будто бы такими добротными деревенскими. А сколько там боли и грусти?
РАССКАЗ «ЛЮБОВЬ», авторы А.Трушкин и М.Евдокимов
Один из самых таких любимых рассказов, которая называется «Любовь». Такой пожилой человек, ворчун, но, естественно очень и очень доброй души человек. Сидит на лавочке. Я подхожу, рядом присел, спрашиваю «Дядя Паша, как жизнь?». И вот он на один вопрос отвечает целым таким рассказом, которая называется «Любовь». Сидит такой весь. А чего тебе надо? Ходишь тут, прокуроришь. Как жизнь? Как жизь? У тебя-то как? Ну, молодец. Мы тут рады все за тебя. Твою мать-то. И за мать твою тоже. Молодец, что могу сказать. А что ты у меня спрашиваешь, как жизнь. Ты не знаешь, как у меня жизнь? Один я, Миша, остался. Вот так. Вот тебе и жизнь. Уехала моя к сестре в гости вчера. Сволочь. Сестра у нее сильно болеет там. Каждую осень телеграммы все шлет «При смерти я. При смерти я». Лет 40 уж помирает. Собака. Эта спохватилась, понеслась. Куда ты прешься, говорю, скотину-то кому. Хозяйство все. Что я тут с одной ногой. Я договорилась. Договорилась она. Ой, что творит падла. Думаю развестись, Миша. Ты как думаешь? Да ну, ты молодой еще. Не поймешь. А на что они теперь? Все уж. Теперь от них одно беспокойство. Зуб этот летом разболелся. Думал в гроб лягу. Главное, ходил ничего. Все зубы на месте. Все 2. Ночью дергаться стала и все дергается, дергается, дергается. А что я могу сделать? С одной ногой. Встал, свет зажег, думал, что не дома проснулся. Ее уже не признаешь. Щеку разнесло всю вот так. На мою подушку аж пошло. Помираю, кричит, помираю. От зуба кто помер-то когда. Помирает она. Что сестрица 40 лет никак не помрет, ты туда же. Утром встали, ее рот набок. Язык не пролазит. Так-то всю жизнь говоришь, не поймешь что. А тут вовсе что-то ме-ме. Что ме? Дескать, в больницу ее отвези. Сейчас все брошу, увезу ее в эту больницу. Тут и 5 километров, да обратно 6. Считай, 56 километров. Бензин дороже молока. Кто повезет-то. Ме-ме, просит развестись. Ну, что делать. Пошел в гараж колхозный. Машин нет ни одной. Какая где. Да кому я нужен-то? Когда работал, то не нужен был. А тут вовсе на пенсии. В контору даже заходить не стал. Что зря людям уши мозолить. Пришел домой, та ме-ме, ме-ме. Замолчи, говорю, нервы не трепи мне и все. Замолчала, мне еще хуже стало. Не поймешь живая нет. Пощупал, так тепло вроде. Ну, что, пошел в сарай, коляска-то осталася. От дырки, от внучек. Крышу, правда, все мыши поели. Сидение ничего. Крепкая, что ему, весной только навоз возил и все. А чем она лучше? Одно и то же. Солому бросил пучок, чтоб потом стряхивать легче было. В крыльцо подогнал, теперь же ее перетащить надо. А ей пудов 6. Ей-богу, 6. Аферистки собаки. Мне ж не взять ее одной ногой целиком. Только частями. Ой, бросить и развестись. Ну, что делать. Пошел соседей позвать кого. Никого же нет. Мужики-то все на работе. Нинка-то дома была. Соседка эта, падла. Шагу за дарма не сделает, да что ты. Еле уговорил ее. Пришла принцесса. Твою мать-то. Ну, вдвоем перетащили как-то. Правда, коляска-то прямо вровень с крыльцом, перевалили ее нахрен туда. Нинка бегает вокруг коляски, ах, ох, ах, ох. Разохалась тоже, отодвинул ее костылем-то по спине. А что охаешь, помогла. Иди нахрен отсюда, кто тебя звал. Ходит, шарится по дворам. Житья никакого нет уже. Коляска хорошая, немецкая, трофейная. Рассчитана в ней все. На 6 кило. А тут 6 пудов. Колеса-то не вертятся. Тьфу, бросить да развестись. Ну, что делать, пошел, солидолом смазал, колеса заодно. Поехали в больницу. Что чокаешь сидишь? Куда еще ехать-то? Ну, кто едет, кто идет. Дождь пошел как отошли. Откуда дождь? Ни облачка, никого. Это Нинка подгадила, Миша. Да, что ты, у ней глаз знаешь какой дурной. Куры дохнут, она «хорек, хорек». Хорек, а то я не знаю, какой хорек. Как с ее стороны дунет дышать нечем. У нее даже колорадский жук не держится. У путных людей вся картошка облеплена, у нее ни одного. Ну, не сволочь после этого. Льет и льет дождь, конца нет. Пиджаком ее накрыл, а сам до нитки сразу. Что ж ливень такой. Грязь, слизь, иду, кувыркаюсь. Эта идет навстречу, как ее, спекулянтка-то наша, собака эта. Олюшка, тоже надо сразу все знать, что везешь. Сказал бы в другой раз. Что везешь. А что, говорю, не слыхала что ли. Час назад по радио объявили старух порченых на телевизор обменяют. Шутишь? Да, какие шутки, говорю, глянь. Та пиджак-то отвернула, там ме-ме, ме-ме. И все Ольга рядом села в лужу и ме-ме, ме-ме. Отмыкалась, грехи наши, грехи наши, запричитала хренотень какую-то. Ума-то нет. Еще спрашивает, а путных старух куда? Ты понял, путная нашлась. Куда, говорю, порошка стирального нет. На порошок тебя нахрен. Иди домой нахрен. Ванька с коляской заждался. Ждет тебя 3 часа уж. Ой, как она даст в другую сторону. Через неделю нашли-то ее. В городе в каком-то подземной переходе жила. Ума-то нет. Зять у нее, кстати, дурной какой-то. Взялся, когда это было-то, взялся голым вдоль деревни за бутылку пробежать. Вот есть мозги, нет? Голым за бутылку. Я бы за 2 не побежал бы. Да куда я побегу-то с одной ногой. Проскакать разве что. Они ж специально мужики подгадали-то. Подождали пока бабы за коровами пойдут. Ну, голого его выпустили навстречу к ним. Ой, они как его скрутили. Да они его в крапиве измуздыкали всего. Прибежал, не поймешь, где зад, где перед. Повздувалося все. Рот помню нашли, тогда и определили, где зад. Ума-то нет. Иду, матерюсь на чем свет. Тут этот мосток через речушку. Ну, ты знаешь, где мосток. Ну, к ним уже вниз надо. Ни объезда, ничего нет. И что я с одной ногой? Бросить да развестись. Эта там ме-ме, ме-ме. Дескать, не бросай. Дескать, горшки за тобой таскала, когда ноги-то лишился. Что ж ребятешки были, да я еще свалился. Я говорю, что было, то прошло. Прощай, говорю. На всякий случай. А сам-то костылем уперся, тормозю. Ой, как сосклазили не знаю. Мосток этот тоже, Петя Шерстков-то там руку сломал, помнишь. Но! Вот он и есть. Тоже дурак, любил девок из-под мостка пужать. С утра залезет под мосток, сидит, ждет, когда девки пойдут нежравшими весь день. ну, они идут, он, один раз шли, он, а их сумка с пудом на 2 с солью вниз и по башке ему. А там корень торчал березовый. Он об нее и погнул об это, дурак. Руку тоже через месяц с комбайна упал. Ума-то нет. Мосток перешли, а теперь вверх надо. А что я могу ей сделать с одной ногой. Еле как выперся, сил нет, дыхания тоже. Сел, передохнуть, тут коляска как задергается. Все, думаю, агония у нее началась. Нагнулся, чтобы попрощаться, пока не остыла. Пиджак отвернул, она лежит, смеется сволочь. Всю жизнь у нее так. В 60-м году, когда сгорели тоже у головешек стоим, а эта как давай ржать. Все, думал, смехнулась. Обрадовался было тогда. А это ей поперек судьбы, ишь ты. Хренотень какую придумала. Ума-то нет. Как до больницы дошли не знаю даже. Врач что-то на месте оказался. Молодой еще, трезвый, ума-то нет. Натыкал ей полный рот инструментов, чик-чик, ой. Он говорит, все, следующий. Да, в Москве учился-то. Ума-то нет. А это видишь рыбья кость в горле застряло, так жрать гораздо. Я сижу весь в глине, как. Подо мной лужа. Я же не могу всем объяснить, все натекло. А в следующий раз ей баранья кость застрянет, мне что ложись и помирай. Вот тебе и жизнь. Ходишь тут деловой. Как жизнь? Как жизнь? Вот разведусь, тогда и приходи. Когда жизнь будет нормальная. А то смотри завихурилась, поперлась. Вернется и не пущу больше, все. Пусть в сельсовете ночует. Дом-то на мне записанный. Вот так. Хватит, а то мужикам стыдно в глаза глядеть. Каждую осень, Миша, кряду это что ж такое-то? Посмотри, что творит она. Поперлась, вон пыль не осела после вчерашнего, как завикурилась. Миша, Миша, сынок, у тебя глаза помоложе. Глянь, там кто-нибудь на дороге показался? Не моя, а? Миша.
- Он изобрел потрясающую маску вот этого деревенского мужика, русского мужика на эстраде. Потому что изобрести свою маску, которая была бы для тебя настолько органична, понятна и любима зрителями – это вообще сложно.
- Да все поступки, слово чести, человек чести. Если он сказал, он делает. Он умел дружить, по-настоящему, по-мужски умел дружить. Мы знали друг друга слишком хорошо. Мы были почти как братья. Поэтому нас-то нельзя поссорить было.
- Он обожал просто свою семью, невероятно. И когда во время съемок кто-нибудь подходил к его дочке, он начинал. Ну, просто так разговаривать, я вижу, кто-то из массовки какой-то молодой человек подходит, начинает разговаривать с ней. Он начинает метаться. Я говорю, что ему надо. Нет, ну, пойди скажи, чтобы он отошел. Я говорю, Миша, она – взрослая девушка, она – красавица. Почему кому-то не подойти и не поговорить. Она привлекает внимание всех ребят, которые заняты в съемках. Не, ты скажи, чтобы он отошел. Нет. Очень ревностно относился к дочке, к Гале. Ну, да вот в этом он был такой слабый. Как сказть, если бы мужик, он не обращал бы внимания, а этот сразу превращался в Отелло, начинал трясти всего начинало.
В армии, когда служил у нас было так. Воинская часть, территория и прямо за территорией пятиэтажный дом. Жилой, гражданский. И я, значит, такой с гитарой пел девчонке песни, серенады разные. Девчонка сейчас в зале сидит рядом с произведением нашей совместной деятельности. Вот пел, я-то просто пел, доча получилась еще. И я хотел сейчас просто напомнить вам те песни, которые мы тогда пели нашим девчонкам. Эти песни вы можете со мной вместе петь. Вы их помните хорошо.
- Он любил свою работу, любил сцену, любил зрителя. Он мог работать, он мог петь на эстраде и для зрителей сколько угодно. Он себя в это смысле не щадил и не знал в этом смысле зависти. Что тоже замечательно. Он был очень, очень стеснительный и очень скромный человек. И нигде не кричал, например, одевал 17 команд. Я о многом не знал. 17 волейбольных, баскетбольных, футбольных команд девчонок, мальчишек он одевал на свои деньги.
- И вот про Мишу, вроде, пустяк. Мы приезжаем под Переславль за лески. Там снимались в деревне. И мы с ним на бугорочке, пока готовится съемка, оператор ставит камеру, суета такая обычная, киношная. И мы с ним сидим, трепаем про жизнь, про то, про се. Мы очень любили с ним так собеседовать. И играют в футбол пацаны деревенские. И он так сидит, Миша смотрит, смотрит. Он же обожал футбол и устраивал у себя там турниры. И такая реплика у него, он не мне, никому, а как-то ее под себя сказал, «хорошо играют, а чем». Я даже сначала не услыхал эту реплику. А на следующий день приезжаем на съемки и он вынимает из машины профессиональный футбольный кожаный мяч и говорит, кто капитан команды. Они говорят, у нас нет. Ну, а кто у вас самый такой уважаемый? Ну, вот Вовка. Вовка, на, держи мяч. Это вам. Хорошо играете, теперь у вас мяч будет хороший. И все, как будто этого эпизода не было. Конечно, я понимаю это не колоссальные деньги, хотя профессиональный мяч стоит дорого. Ну, для Миши, наверное, так сказать, было не дорого. Не в этом дело. Кому бы в башку влетело, кому-нибудь привезти футбольный мяч на следующий день в незнакомую деревню незнакомым пацанам. А вот он не мог, в футбол играют хорошо, а плохим мячом. Все. Вот для него этот вопрос надо разрешить.
- Когда играли на очередном его фестивале мальчишки в футбол гоняли. Вдруг заплакал, отошел к штакетнику. Я подошел к нему, так обнял, говорю, что такое, братан. А он говорит, ты знаешь, Саня, в первый раз слезы радости. Я вижу сейчас бегают мои белоголовки, играют в футбол. Они лишний раз не шырнутся и не выпьют. Вот тогда я понял, что это.
ТИМОФЕЙ ПОМИРАЕТ
Тимофей помирает. Все каюк. Одной ногой в гробу уже. Слава богу. Испугался, что в ад попадет. Винится давай перед всеми. У жены прощения просил, сказал, где деньги спрятанные лежат. Дурак. Беда ж одна не ходит. Ему лучше стало. До буфета стал доходить, где деньги-то прятал. А их уж там нет. С ним опять плохо. Ну, хуже, чем было. Ничего, врач сказал, недолго осталось. Он хороший мужик, я знаю хорошо врача-то. Зря не скажет. Да, что ты. Пришла Нюрка, ну, жена-то его пришла. Иди, Николай. Тимофей зовет, попрощаться хочет. Прощения попросить. А я не пойду. Всю жизнь мне гадил. А вот иди и прости все. Ах ты какой. Нет брат ты мой, не выйдет. Ишь что творит. Вспомню гадость-то его. Да, что ты, Нюрка-то, жена его, которая приходила-то, жена моя первая. Ну, она от меня к нему же ушла. Через 9 месяцев ровно родила ему прямо. Что он бегал по деревне, орал, Ванька больно белявый, не от тебя ли? А мы 3 года прожили, никого, ни черненьких, ни беленьких. А с этим они давай рожать каждый год. Разве такое прощают? А Тоньку мою, знаешь? Ну, красавица раньше была, первая. Сейчас на черта похожая. Ну, она же ко мне от него пришла. От Тимофея, конечно. 4 года тоже с ним пустая, не расписная ходила. А с ней мы как снайперы прямо, без зазора, каждый год. Либо парень, либо девка, либо девка, либо парень. Никого другого не было. И у этих как с конвейера сыпится. Давай, говорит, у кого больше, Тимофей-то слышишь. Перегонки задумал. Сволочь. Я дурак поддался тоже. Ну, что кинулись. У них 8, у нас 7. А их же всех кормить надо. А где столько корма взять? Ничего, врач-то сказал день-два, больше не протянет. Он хороший мужик. Спасибо ему. Я на работу не пойду, подожду. Что такую радость пропускать. Да что ты, тогда по 4 ребенка было у каждого. Пошли с ним на рыбалку. Ну, вот в наш заповедник. Господи, куда ж еще пойти-то. Пошли с ним, забросили сети. Полмешка рыбы сразу. Еще раз, мешок целый считай. А он говорит, Бог троицу любит. Сейчас самоху возьмет. Забросили, есть инспектора собаки. Этот кричит, бросаем все, бежим. Что бросать. Его мешки, сети-то мои. Иди, говорю, отсюда с рыбой от греха. Я сам тут как-нибудь. В одиночку стало бы что в сети-то запутался. Упал с лодки, тонуть начал. В этом году будет 30 лет как утонул. Ну, инспектора меня откачали-то. Да, что ты. Откачивают, приговаривают, штраф 500 рублей, штраф 500 рублей. Как откачивают-то. Кому ж охота очнуться. Ой, лучше бы не откачивали. Я пошел к нему, конечно, Тимофей, говорю, гони 250 рублей. Вместе ж были-то. Пополам чтоб. А что ты попался, я платить должен? Все не вспомнишь. Они следили что ли за мной, инспектора. Следом вываливаются в избу, где рыба. Вот, думаю, есть бог. Поискали, поискали, нет рыбы. Пошли ко мне. Она у меня за сараем вся лежит. Тимофей пожертвовал, сволочь. Еще мне 300 рублей штрафу. Полгода без воскресеньев работал. Ой гад какой был, да что ты. Ой, за яблоками пошли тоже. Уж на половину только седые были. Да в наш сад этот колхозный. Куда еще за ними идти-то. Свои правда хорошие в том году уродились яблоки. Ну, ты что, крупнее колхозных. Ветки ломались и у него, и у меня. Да, свиньям жалко же. Самим все равно же не съесть. Пошли за колхозными. Набрали по мешку да идем назад. Я, говорю, протяни его через плечо. Меж ног болтается, идти же мешает. Нет, все по-своему идет сучьями трещит. Ну, и обнаружили, конечно, его. Стрелять стали солью крупной. В я блоки попали ему, а мне мишень как часовой. Стоя все. Соленого до сих пор ничего есть не могу. Нарочно же ведь шел, сучьями трещал, сучонок. Ничего врач-то обнадежил. День, два, говорит и все. Он хороший, да ты что, часов на 6 ошибется. В таблице розыгрышей тоже получили тогда, на деревья. А он чуть раньше почтальонки прибежал. Давай проверим три билета. А то бутылки собери, все равно мимо. Ну, что я думаю. Тоже посчитал. Один же он не будет пить. За полбутылки не жалко же три билета. Ну, все, договорились, по рукам. Выпили, проверяем, есть жигули. Весь бледный стал. Я его не сразу признал-то. А давай, говорит, билет тащи. Я тебе, говорит, бутылку отдам. Я говорю, да ты что делаешь-то. Договор дороже денег. Одному лицу матом на всю деревню. Друг называется. Я потом с этим билетом как дурак в кассу поперся. А там, где взял фальшивый билет. Так и так говорю. Пошли к нему, а он говорит, это я подшутил. А то он шибко жадный стал. Цифра одна не совпадала, я из второго билета аккуратно срезал и приклеил туда. Шутник. Ему-то нечего делать. Потом всю жизнь каждый рубль на свет проверяли фальшивые ли. Да что ни вспомни, гадость сплошная от него. В том году вообще один пух седой на голове уже был. Ну, я от дочери еду, ну, с города, с покупками. До усадьбы добрался, смотрю он там что-то перится, крутится, околачивается вокруг этого Мерседеса. Машина немецкая такая. Ага, за добавкой приехали, куда-то он запропастился. Давно бы уехал. Лучше бы пешком пошел. Ну, что думаю с мешками да по пыли да по жаре. Давай, говорю, я попробую. Я же учился на трактора-то. Ну, как-то скорость нашел, еду. Полдороги не проехал, слышу сзади гонит кто-то с сиреной. А пыль, не видать же кто. И прям обгоняют и передо мной раз по тормозам. Я тоже куда мне деваться. Тоже то ли тормозю как могу. Все ботинки исчеркал. Смотрю бегут оттуда двое-то ко мне. Один милиционер, а второй так с монтировкой. Чья машина? Да вот его. Кого его? А тут никого нет рядом. Два года условно дали по старости. Он даже не сел. Ну, ничего, врач-то сказал, все теперь. Я с мертвым не пойду прощаться. Пусть зароют сперва, что зря рисковать. Ребятишки прибежали его. Дядя Коля пойдем. Отец шибко зовет. Прощался вот. Ребятишки-то наши меж собой шибко дружат. Пойду, потом помрет. Опять я виноватый буду. Так уж подгадил хуже некуда. Что тоже помирать-то надумал? Просил тебе кто? Жил бы да жил бы еще. Кому ты мешал-то?
- Этот жанр, это он открыл. Потому что такого деревенского рассказа у исполнителей ни у кого не было. Были разные, но такого не было. Он, конечно, свой жанр открыл. Вот, а что за этим была боль, за каждого человека и за деревни, и за край, и за державу, конечно, безусловно.
- Хоть Миша и считался последние лет 20-25 москвичом, но полгода каждый год, полгода он проводил в деревне. Если не больше. Причем он срывался туда, я не знаю, вот у него концерты, съемки вдруг Евдокимова нет. Где? В деревне. И как-то я помню в сентябре я его разыскиваю. Ну, я понимаю, что разыскивать его, если он не в Москве, не на концертах, то он точно в Верхнеюрском. Звоню туда. Почему ты, Миша, сейчас в деревне, когда уже у дочки сентябрь месяц. Уже школа. Она у тебя всю школу забудет. И вдруг Евдокимов мне говорит, да это ладно. Главное, чтобы она деревню не забыла. В первый раз я туда приехала в 91 году и он меня стал знакомить с героями его рассказов. Так что они практически все там жили. И был у него такой герой старик Данилыч. Он в рассказах Евдокимова большой такой выдумщик. Он и по жизни такой большой выдумщик. И вот я помню мы с Мишей идем в первый раз по деревне. В этой деревне две улицы. Идем, а навстречу едет Данилыч на лошади. А лошадь у Данилыча зовут Карнет. И Миша говорит, Данилыч, вот тебе съемочная группа приехала из Москвы. Тебя снимать будет. И Данилыч сходу, епрст, е где же они были вчера? Ведь вчера в наше сельпо как раз ни грамульки не завезли. Вот. Просто юморист. Когда мы уже там снимали тоже 91 год. Первые съемки Евдокимов в деревне. Конечно, Данилыч присутствовал на этих съемках. А вечером обычно все собирались, все мишины друзья школьные и съемочная группа собиралась в каком-то доме. Приходил, конечно, Данилыч. И когда Данилыч чуть, чуть выпьет он брал вот так мою руку, вот с этим же браслетом подносил ее. Он считал, что это микрофон. Я не могу. И он, когда выпьет, Ренгина. Они все меня Ренгиной называли и называют в деревне. Ренгина, все про меня Мишка подлец врет. А утром, когда Миша говорил, Данилыч, почему ты сказал, что я все про тебя вру? Данилыч всегда одну и ту же фразу говорил, сказал, потому что мало наливал. Вот такая деревня, такие люди.
ХОТЬ В РАЮ, автор: А.Трушкин
Ой, Миша, а тебе мужики ничего про меня не рассказывали? Нет, ничего. Ничего не сказали? Все сказали, тебе нет. Лучше бы наоборот. Они-то знают, а толку-то от них. А ты не знаешь ничего, все равно угостишь. Я же это неделю назад помер. До смерти. Да в огород пошел что-то. Что пошел, сроду не ходил. Бог наказал. И прямо это Миша солнечный удар после вчерашнего. В башке с такой высоту как дашь. Ну, это заклинило сердце от жары. Это клиническую получается смерть принял. И прямо возле помидоров там брях в огурцы. И все, душа отскочила. И прям знаешь интересно было. Как будто я лечу. И вроде легко так, как будто меня нет. Крыльев нет, а лечу как-то. Одни штаны. Ну, неудобно в первый раз над деревней. И скорость такая хорошая. И никто не сказал тебе? Да ты что, ох, Миша, тебе так 2 раза. И вдруг хоп ворота да высокие да красивые. Да ты что резные такие они все, кованые такие из дуба. И эта встречает меня на воротах-то апостол Петр. Да Павел. И это я тебе скажу, среднего роста, такой крепкий мужик, такой сбиты. Ну, видно, что выпивает. И сразу ко мне вопрос, а кто ты такой? Что я тебя не видал? С какой деревни? Да, Сверхспскова я сегодня в первый раз помер. Где ты мог меня видеть раньше? Главный-то вопрос какой он задает. А веселый ли ты человек? У меня спросил, да кто же это веселый, если не я. Мне же бабы завещали из дома сколько выгоняли. А он обрадовался сразу. Пошли, говорит, к нам. Тебя нам только не хватало, мол. Ага и пошли, ну, в рай. В рай, конечно, куда меня еще возьмут. Ни одной судимости. Заходим я тебе скажу, Миша, красота. Ты когда-нибудь в Барнауле на вокзале в шашлычной был? Еще красивее. Все веселые как он говорил, так и есть. Все радостные друг дружку обнимают. Они же там видишь, это не как у нас. Ну, там все для людей. Все же продумано, понимаешь. Там же, если с утра Миша 150 выпил, тебя на работу никто не пустит. Строгость страшная да ты что. Не дай бог. Вот даже кто забыл бывает утром-то да жена за ним с бутылкой до самого автобуса. Не увернешься, выпьешь обязательно. Все для людей. Все веселые, друг дружку обнимают, так и встретил своего. Там встретил, в том году помер. Веселый был человек, пошел купаться и забыл, что зима-то. И до проруби не дошел. Хотя нет, дошел, конечно, мы же его не нашли. И вот я тебе скажу, все веселые. Миляться випившимся, вот гаишник допустим я тебе скажу для примера. Вот стоит гаишник, ты едешь за рулем. Выпивши, конечно, кто тебя трезвого за руль. Подъезжаешь к нему, он тебе должен дыхнуть. Если тебе запаха от него нет, если запаха нет 15 суток тут же ему. Строгость страшная. Все для людей. А они-то все веселые, слышишь. А мне все это сосет, мне-то тяжелее, чем им-то. Я уж прямо весь мучаюсь. Сказать неудобно, в первый раз же познакомились. И он как услышал меня, а не пора ли нам со знакомством. Я говорю, ничего себе спросил. Еще за воротами пора бы. Мы пошли и в буфет заходим, Миша, очередь короче, чем у нас. Намного. Человек на 6. Его же все знают, без очереди, конечно. Я с ним так бочком, бочком и к прилавочку. Наливают как у нас, ничего не могу сказать. По самый край. Даже чокаться не стали, чтобы не расплескать. Ну, со знакомством как дряхнули по 100, так меня тряхнет и обратно в помидоры. Ой, очнулся весь в холодном поту. Да в каком поту, старухи водой окатили. Да ну на небе выпил, на земле закусил. Этой закуской несло от меня до самой бани. И ты не слыхал ничего такого? Да ты что? Не дай бог Миша тебе дожить до такого. Я тебе рассказываю это к чему. Это же я не хотел говорить. Ну, раз уж начал-то, когда в буфет зашли смотрю отец твой навстречу. Сварщиком там как и здесь же. Хорошо зарабатывает. Обнялись, а он прям как заплачет. Прости меня за Мишку, что он тебя там при жизни редко угощает. Появится здесь семь шкур с него спущу. Но я-то знаю он как сказал, так и делает. Кинулся заступаться за тебя. Еле отговорил его. Прям кое-как. Вот ты и подумай как тебе-то дальше жить. Время у тебя мало осталось. 1 минут и закроют магазин-то. У тебя дома есть? Да что ты молчишь-то, нервы все вытянул у меня. Вот дает, у него тут один забор всего до дому-то. Беги, конечно, ты что же. Осторожно, не оставь что на заборе-то. Давай, сынок, аккуратней там. Это слышь, Миша, ты закуски сразу прихвати тоже, чтобы 2 раза не бегать. Ой, ты молодец. Ой, молодец. Вот оказывается как, оказывается есть он Бог-то.
- Добрейший человек был. Может в чем-то даже наивный. Но то, что он был честен и. это знают все. Потому что мы много-много лет дружили. В последнее время вообще в одном доме жили. Конечно, страшно, страшно сегодня думать о том, что нет такого парня, такого веселого человека.
- Он был красив и в жизни. Такая формула Чехова «У человека все должно быть прекрасно». И лицо, и одежда, и прочее. Так вот для меня он был таким.
- Я второго человека, который так бы любил вот свои родные места я просто не знаю. Потому что он любой разговор начинал с того, что так «Почему ты так давно не приезжала к нам? Как ты живешь в Москве? Ты что опять на Алтай не приедешь?». И это он говорил не только мне, он говорил вот всем своим друзьям. Потому что он вообще не понимал, а как это вообще можно жить в Москве или в другом месте, когда есть Алтай.
- Он такой. Он, когда во что-то упирался, он обязательно это делал. Его сбить. Это было просто невозможно.
- Мужик он потрясающий был. Очень уж любил он русского мужика, землю свою алтайскую любил.
Ну, и все равно я на прощание скажу два моих заветных слова «надо жить». Спасибо.
